Эмоциональное насилие — это наиболее трудно доказуемая форма насилия, ведь у нее нет немедленных видимых последствий. Нет и статистики, которая позволила бы понять, насколько оно распространено в Латвии. До судов доходят только случаи, когда насилие эмоциональное идет рука об руку с физическим.
«Обещаю сделать все с первого раза». Это предложение отчим велел семилетнему ребенку написать в тетради 200 раз. Ему казалось, что ребенка жены от первого брака надо воспитывать сурово. Пока задание не выполнено, спать не пойдет! Кровать переворачивалась вверх ногами. Из холодильника не разрешается брать, что хочется. Идти в туалет, когда хочется, тоже нельзя. В наказание могут запереть в комнате, в туалете или зимой заставить часами стоять на балконе в нижнем белье.
В день рождения пасынка мужчина позвал мальчика есть праздничный десерт, а когда ребенок подошел к столу, отчим насмешливо сообщил, что все съел сам.
Сейчас его судят за жестокость и насилие в отношении ребенка. «Должна быть военная дисциплина», — пересказывает его взгляды прокурор Даце Кунце. Кошмар в жизни мальчика длился шесть лет. В обвинении говорится, что этот опыт способствовал нарастанию у ребенка поведенческих проблем, подавленности и замкнутости. Это — последствия эмоционального террора.
Куда смотрела мать? По словам прокурора, она была так запугана, что не возражала. К тому же — мужчина убеждал, что такое воспитание пойдет мальчику на пользу.
Если бы не бабушка, к которой убегал мальчик и которая сфотографировала его синяки, и не соседи, которые засвидетельствовали, что ребенок слишком подолгу находится на лестничной клетке, дело, скорее всего, никогда бы не дошло до суда. Мальчика били, таскали за уши и за волосы.
Потому что одну из сложнейших форм насилия — эмоциональную — в Латвии распознают редко. До суда дело доходит только в том случае, если словесный террор сопровождается физическим насилием. Нет даже статистики о количестве таких дел и обвинительных приговоров по ним.
«Это неуловимая форма насилия: очень трудно сформулировать, что является психологическим насилием, а что — нет. Его определение субъективно: одно и то же действие может приобретать разные значения в зависимости от моральной чувствительности каждого человека и от контекста, в котором оно происходит», — поясняет судья Илзе Целминя, которая специализируется на делах о насилии.
Невидимое насилие
Эмоциональное насилие сложно идентифицировать, поскольку оно не имеет видимых физических последствий. «Если поставили синяк, все ясно, — говорит Илзе Райнфельде, психолог кризисного центра Mīlgrāvis. — Синяки можно вылечить, но душа так быстро не заживает». Кроме того, пострадавший может долгое время не осознавать, что стал жертвой эмоционального насилия. По словам психолога, сначала кажется, что это реакция на злость или переутомление. Что чрезмерный контроль и ревность — это забота. Что партнер со временем изменится.
Сигналом о нездоровых отношениях является регулярное чувство вины. «В обычном конфликте люди способны выслушать друг друга и принять мнение другого. В эмоциональном насилии — один все время виноват. Это длительный внутренний стресс», — добавляет Райнфельде. Это приводит к заниженной самооценке и неуверенности. В долгосрочной перспективе такая жизнь может привести к психическим расстройствам, начиная с беспокойства и заканчивая тяжелыми диагнозами. «Это как попасть в ловушку», — описывает психолог.
Как доказать то, что не видно глазами? «Сложно», — говорит Даце Ландмане, главный инспектор и психолог Управления уголовного розыска Государственной полиции. Насилие должно быть продолжительным и настолько разрушительным, чтобы иметь последствия. «Один раз назвать человека свиньей или унизить — не такое уж большое преступление, чтобы можно было доказать последствия», — указывает Ландмане.
Она перечисляет признаки эмоционального насилия: оскорбления, уничижение, выражающиеся криком, унижения, обвинения, запугивание.
Детей защищают
Если вред причиняют ребенку, можно призвать к ответственности за жестокое обращение и насилие — что означает и эмоциональное насилие. Но преимущественно оно совершается наряду с физическим.
«Эмоциональное и физическое насилие идут рука об руку. По моему опыту, не бывает случаев, где есть только эмоциональное унижение», — говорит Армин Мейстерс, главный прокурор Прокуратуры Рижского судебного округа. Хотя эмоциональное насилие выявляется гораздо реже, чем физическое, это не означает, что с точки зрения уголовного права оно считается меньшим злом, указывает главный прокурор.
Самая большая проблема — с доказательствами. «Должна быть такая доказательная база, чтобы прокурор мог выстроить линию обвинения в суде и убедить, что человека следует признать виновным и покарать», — поясняет Мейстерс. Одного заключения психолога недостаточно. Слова самого ребенка тоже могут не иметь необходимого веса. Главный прокурор рассказывает, что защитники подсудимых могут подвергнуть сомнениям показания. Например, не задавал ли психолог наводящих вопросов, отвечая вместо ребенка? Следовательно, надежнее всего отправляться в суд с основательным набором доказательств. Прокурор Даце Кунце добавляет: «Чтобы передать такое дело в суд, нужна смелость. Надо бороться, нужна уверенность, чтобы можно было аргументировать в суде».
В деле о жестокости отчима, упомянутом в начале статьи, прокуратура убеждена в имеющихся у нее доказательствах и требует до пяти лет лишения свободы.
В суд также передано дело, в котором мужчина избивал свою сожительницу — и он же обвиняется в жестокости и насилии по отношению к ее ребенку, который был свидетелем происходящего. Он также угрожал толкнуть мальчика под машину. «У нас слишком много таких дел, чтобы можно было сказать, что государство обеспечило эффективную защиту детей от насилия», — критикует работу надзирающих служб главный прокурор Мейстерс.
Число пострадавших от эмоционального насилия неизвестно
С числом взрослых жертв эмоционального насилия картина еще менее ясная. Данных нет ни в судебной администрации (сколько вынесено решений по таким делам), ни в других правоохранительных структурах, потому что соответствующей отдельной статьи в законе нет. Прокурор Кунце отмечает, что «в Уголовном законе нет места для философствований». Она считает, что взрослые должны сами справляться с такими ситуациями: «Надо обратиться к психологу, юристу, сменить место жительства. Если место жительства изменилось, а абьюзер не оставляет в покое, можно подать заявление о преследовании».
В свою очередь, если эмоциональное насилие настолько тяжело, что вызвало сильную травму и у жертвы могут возникнуть нарушения психического характера, виновного можно призывать к ответственности за умышленное нанесение тяжких телесных повреждений. «Абсурд, что все должно зайти настолько далеко — до появления серьезных психологических трудностей», — заключает психолог и главный инспектор Управления уголовного розыска Государственной полиции Даце Ландмане.
Однако в Гражданском законе психологическое насилие упоминается. Он допускает развод без трех лет раздельного проживания, если «супруг подвергся психологическому, сексуальному, экономическому или физическому насилию». Правовые нормы также включают в себя психологическое насилие. В свою очередь, нарушение и несоблюдение условий временной защиты грозият уголовной ответственностью.
Специалистам трудно договориться о том, как решать очевидную проблему: жертвы эмоционального насилия часто остаются незамеченными, а виновные — безнаказанными. Судья Илзе Целминя не считает, что в закон необходимо включить отдельную норму об эмоциональном насилии. По ее словам, из всех видов насилия, встречающихся в межличностных отношениях, психологическое насилие является наиболее сложным для определения. «Поскольку обычно это “чистый” акт насилия, не оставляющий физических следов, органам правопорядка нелегко выяснить, что на самом деле происходит и насколько глубоко это насилие уже стало частью повседневных отношений. Сомнения может усилить еще и то, что и агрессор, и свидетели могут отрицать, что что-либо произошло», — считает Целминя.
Ландмане тоже не считает, что новый закон станет решением. Она отмечает, что эмоциональное насилие — длительный процесс, и, если в жизни человека были другие травмирующие события, трудно определить, что именно вызвало травму. «Если до появления партнера-абьюзера уже была депрессия, то мы не сможем сказать, что депрессия появилась в результате его действий, но можем предположить, что она усилилась», — поясняет психолог.
Тем временем некоторые депутаты Сейма думают об отдельной норме, которая дала бы определение всем формам насилия и определило порядок оказания помощи. Депутат Андрей Юдин («Новое Единство») допускает, что в законе можно было бы «понятным языком написать, что за эмоциональное насилие предусмотрено такое-то наказание». Однако он сразу же добавляет: «Нельзя допустить ситуацию, когда каждый, кто винит другого, может требовать и добиваться возбуждения уголовного дела». Депутат Инесе Либиня-Эгнере («Новое Единство») тоже опасается возможного злонамеренного использования такого регулирования.
В свою очередь, депутат Анда Чакша (избрана по списку Союза «зеленых» и крестьян, ныне независимая, сотрудничает с «Новым единством»), хотела бы исправить дыры, остающиеся из-за не ратифицированной Стамбульской конвенции, отдельным постановлением. В законе она видит «общие рамки для оказания помощи», а не наказания: «Сейчас это все раздроблено. Что-то делает Министерство благосостояния, дальше вниз — социальная служба, что-то делает Министерство внутренних дел, на что-то должно реагировать Министерство здравоохранения. Идея состоит в том, чтобы совместно определить формат помощи».
Пока что ничего, кроме идей, у депутатов нет, но Чакша полагает, что к концу года станет ясно, как такое регулирование может выглядеть.
Материал создан в сотрудничестве Re: Baltica и латвийских общественных СМИ (LTV, Латвийское радио и LSM.lv) в рамках совместной серии «Заколдованный круг. Домашнее насилие». Этой теме в 2020 году посвящен благотворительный рождественский марафон dodpieci.lv.
НЕЗАВИСИМОЙ ЖУРНАЛИСТИКЕ ТРЕБУЕТСЯ НЕЗАВИСИМОЕ ФИНАНСИРОВАНИЕ
Если вам нравится наша работа, поддержать нас!
LV38RIKO0001060112712
Автор Илзе Вебере (Re:Baltica)
Редактор Санита Йемберга (Re:Baltica)
Иллюстрации Вита Радзиня
Графическая и техническая поддержка Мадара Эйхе
На русский язык перевела редакция rus.lsm.lv
