Поддерживайте нашу работу и делитесь.

В прошлом году 167 родителей потеряли права опекунства, потому что применяли насилие по отношению к своим детям. Но анализ двух судебных процессов свидетельствует – в Латвии недостает общего понимания, как помочь детям, которые остаются среди осколков отношений своих родителей.

Подросток Кристиан* со своей матерью Анжеликой не разговаривал четыре года. Папа его научил: если увидишь маму, беги. Несколько лет назад суд города** запретил Анжелике общаться с сыном, потому что та была несдержанной, дергала его за уши и настраивала против мужа, с которым она развелась. Суд постановил: мальчику будет лучше без матери до тех пор, пока она не сможет представить заключение специалиста о том, что «отношение к сыну соответствует его интересам и не вредит ему». Прошлой осенью Анжелика просила восстановить права на общение с сыном и подала заключение сертифицированного врача – психиатра, что является психически стабильной, однако суд Курземского района даже не принял ее просьбу к рассмотрению.

Тем временем суд Талси в более тяжелой ситуации принял противоположное решение. Отец бил, душил и драл за волосы мать Андры (девочке 4 года) Илону, тем не менее, суд разрешил ему встречаться с дочкой в кризисном центре в присутствии третьего лица. Хотя отец и не выполнил обещания пройти консультацию у психолога, суд Курземского района решил, что «независимо от характера личности, он – отец, и в интересах ребенка – создавать эмоциональную связь с отцом».

Андра и Кристиан — одна еще в детсадовском возрасте, второй уже подростком —
из-за взаимоотношений родителей пережили то, от чего взрослые должны были их защитить. И родители, и сотрудники судебной системы и ответственных служб с уверенностью утверждали Re:Baltica: они заботятся исключительно об интересах детей. Но в Латвии нет единого понимания, как в случае конфликта родителей или даже насилия лучше всего защитить ребенка.

Первый случай. Кристиан

Роланд и Анжелика познакомились в Риге, будучи студентами. После учебы оба переехали в один из городов Латвии, купили квартиру, родился Кристиан. Анжелике казалось: ее брак идеален, поэтому заявление Роланда, что он хочет развода, стало неожиданностью. Анжелика не согласилась, надеясь на сохранение семьи.

В конце 2013 года Роланд подал заявление на развод и просил отдать сына ему на опеку и установить место жительства сына вместе с ним. С этой судебной тяжбы начался ряд событий, в результате которых Анжелика потеряла сына, работу и дом. Бывший муж считает – сама виновата.

Роковое заключение

Оба родителя не могли прийти к соглашению о том, где будет жить Кристиан, поэтому, разводя брак, городской суд затребовал независимую психологическую экспертизу. Ее в Рижском центре психологии и наркологии провела психолог Инга Лубане. Она пришла к выводу, что эмоциональная привязанность сына к отцу стабильна, к матери – ненадежна, потому что та «в целях воспитания использует авторитарные методы» и является самодовольной. На тот момент девятилетний мальчишка проявлял «эмоционально значимую связь с обоими родителями» и хотел жить вместе с обоими, но была констатирована также и «эмоциональная напряженность, нервность, телесное беспокойство, что может являться последствием длительной конфликтной ситуации между родителями».

После этого заключения городской сиротский суд решил, что жизнь с отцом обеспечит Кристиану лучшее «физическое, социальное и интеллектуальное развитие». Как дополнительное доказательство судебная инстанция использовала втайне записанные отцом телефонные разговоры с сыном, пока он проводил лето у бабушки и дедушки в Латгалии. Прослушав эти разговоры, другой клинический психолог Инта Поуджиунас пришла к выводу, что мать контролирует разговоры сына с отцом. В одном эпизоде на фоне слышен женский голос и Кристиан говорит: «Папа, ты ведешь себя как клоун. Клоун тоже уходит и не понимает, что делает». Не встретившись и не побеседовав с матерью ребенка, Поуджиунас заочно сделала вывод, что матери «необходима повторная оценка психологического состояния». Если та будет позитивной, то возобновление отношений с сыном следовало бы начать в присутствии психолога, а до того «встречи матери и ребенка недопустимы».

Суд принял во внимание эти аргументы и в октябре 2014 года расторгнул брак, определив, что Кристиан будет жить у отца и сможет встречаться с матерью в присутствии третьего лица.

Конфликт родителей привел к разрушительным последствиям. Не предупредив мать, отец забирает сына из художественной школы. Через пять дней мать во время уроков уводит ребенка из школы, так как считает, что он психологически травмирован и приболел. Педиатр и психолог признали: да, мальчику лучше будет посидеть дома. Женщина информирует полицию, что сын находится у нее, и пытается устроить обучение на дому. Директор школы и отец приглашают ее на собеседование, но она отказывается.

Когда Кристиан через месяц возвращается в школу, отец с согласия социальной службы  прямо из школы увозит мальчика в кризисный центр, так как ребенок у матери пострадал от эмоционального насилия. Когда мать вместе с юристом приезжает, чтобы встретиться с сыном в присутствии третьего лица, начинается конфликт. Опираясь на подготовленное раннее для суда заключение психолога Лубане, кризисный центр решает, что мать является эмоционально жестокой и встреча с сыном недопустима.

В то же время отец Кристиана просит у суда установить временную защиту от насилия. Обычно эту принятую в 2014 году норму закона используют пострадавшие от насилия женщины, чтобы защитить себя и детей. Как основание для этого Роланд упоминает, что сын был уведен из школы, а также тот факт, что Анжелика в сиротском суде ударила его по лицу. На следующий день суд запрещает матери приближаться к ребенку и его отцу.

Уголовный процесс и допрос

Следует волна уголовных процессов – о том, что сын был уведен из школы, о нарушении запрета на приближение и о физическом насилии. Суд во всех процессах присудил Анжелике примерно 300 часов принудительных работ и выплату компенсации около 2000 евро бывшему мужу и сыну.

Сначала суд признал, что Анжелика противоправно забрала ребенка из школы. Потом пришел к выводу – таким образом, у Кристиана создается «неправильное представление о нормальных семейных отношениях».

В другом уголовном процессе объединены несколько попыток матери встретиться с сыном, несмотря на запрет суда. Одна из них произошла во время экскурсии 3-го класса там же, в городе. Классная руководительница держала мальчика и просила Анжелику уйти. Отчаявшаяся женщина перед всем классом упала на колени и выпросила разрешение немного погулять с сыном. Позднее в заказанном отцом заключении психолог Скайдрите Бениславска оценила эту встречу как «эмоциональное насилие по отношению к ребенку». Суд признал Анжелику виновной в трех случаях нарушения запрета.

Самый тяжкий уголовный процесс против Анжелики – о физическом насилии по отношению к сыну. Еще в разгаре развода, когда мальчонка ходил во второй класс, женщина заявилась к бывшему мужу на работу для выяснения отношений. Муж во время разговора заметил, что у мальчика распухли уши, и сообщил об этом сиротскому суду и классной руководительнице. Медсестра в школе констатировала, что это синяк, записала в тетрадь. Кристиан сказал, что измазался краской в художественной школе. Через полгода после этого происшествия сиротский суд сообщает о «синем ухе» полиции. Та в мае 2015 года возбуждает уголовный процесс.

В распоряжении Re:Baltica есть видео, как в этих уголовных процессах проходили допросы Кристиана. Их в течение несколько часов одного дня проводят три сотрудника полиции – не все вместе, а один за другим. Присутствует и прокурор, а также клинический психолог Поуджиунас, у которой Кристиан проходил курс терапии. В соседнем помещении сидит отец, как законный опекун, а мать между тем о происходящем ничего не знает.

Их в течение несколько часов одного дня проводят три сотрудника полиции – не все вместе, а один за другим. Присутствует и прокурор, а также клинический психолог Поуджиунас, у которой Кристиан проходил курс терапии. В соседнем помещении сидит отец, как законный опекун, а мать между тем о происходящем ничего не знает. Иллюстрация: Райвис Вилунс

В небольшом помещении за столом сидит следователь. Перед ним на диванчике – Кристиан, рядом психолог.
В одной части допроса речь идет о школьной экскурсии, во время которой появилась мать. Кристиан рассказывает: «Посмотрел назад и увидел, что мама идет. Думал, что-то не так сделал. (…) Папа сказал: если увидишь маму, беги к какому-нибудь взрослому. Я волновался, что мама меня не возьмет и силой не посадит в машину, и не увезет к себе домой». Когда психолог спрашивает, как он себя чувствовал, когда мама на коленях просила о встрече, Кристиан отвечает: «Я чувствовал, что надо мной все будут смеяться».

С другим полицейским идет разговор о дергании за уши. На вопрос, как он себя чувствует у мамы, Кристиан рассказывает: «Иногда хорошо, иногда – нет. Она меня дергала за уши. Когда я что-то не так делаю». Например, если домашняя работа выполнена неправильно. Психолог спрашивает, как в такие моменты мальчик себя чувствует, и он объясняет: «Я чувствую себя так ненужным. Папа сказал, когда мне больно, тогда ему больно. Мама это знала, поэтому, я думаю, она меня использует».

Втянутый в борьбу родителей, мальчик, очевидно, повторяет тексты взрослых. Например, когда мама в эпизоде со школьной экскурсией говорила, что дома есть большая коробка с Lego, Кристиан, уже, очевидно, со слов отца, решил, что «она меня заманивала. Она только соврала, чтобы я пошел».

В то же время не отданные матерью подарки – часто тот факт, которые в судах интерпретируются не в ее пользу. Так в одном из решений суд ссылается на письмо десятилетнего Кристиана. Он пишет: «Чау, мам! Я от тебя убегаю, потому что я боюсь, что ты меня опять загроешь совсем 1 дома пока ты работаешь. Иначе мне опять надо будет сидеть в кризисном центре. Я хочу чтобы ты не нарушала закон поэтому ты меня не можешь встретить. Пожалуйста не позорь меня а то надо мной будут смеяться. Я не хочу чтобы ты на меня бранилась и ругалась. Я хочу чтобы ты прислала через почту от себя подаренную планщетку. У меня все хорошо я купил себе велик BMX.» *** В конце письма нарисована роза и сердечко со стрелой и поцелуй.

Анжелика в суде отрицала насилие, а адвокат оспорила также и правомерность допроса ребенка, но суд признал мать виновной в насилии по отношению к малолетнему. Наказание – принудительная работа и компенсация сыну и отцу на сумму в 850 евро.

В результате Анжелика потеряла работу лектора в высшей школе, так как осужденные за насилие по отношению к малолетним лицам не могут занимать должность педагога.

В нескольких разговорах с Re:Baltica Анжелика говорит, что не считает себя склонной к насилию. «Hикогда его не порола. Действительно ли это причина, чтобы четыре года не позволять мне встречаться с сыном?» Последний раз она с мальчиком разговаривала четыре года назад. Видела – год назад, когда посреди дня он вмести с отцом ехал на машине. Когда звонила бывшему мужу с вопросом, почему Кристиан не в школе, тот ответил – не твое дело.

Роланд в разговоре с Re:Baltica такой случай не припоминает. Говорит, что у мальчика все хорошо, но ему приходится вдвойне доказывать свою правоту, потому что «я ношу брюки». На вопрос, действительно ли четыре года разлуки с матерью идут Кристиану на пользу, он отвечает встречным вопросом: «А было бы лучше, если бы он остался с ней?» Роланд полагает, что Анжелика сама виновата в том, что потеряла любые способы общения с сыном.

В этой судебной тяжбе между родителями обе стороны подают встречные прошения и оспаривают решения, в результате чего матери на все это время предписан запрет приближаться к сыну. К тому же решения суда противоречивы. Верховный суд отменяет решение, которое запрещает матери встречаться с сыном. Через пару месяцев городской суд еще раз принимает то же решение – отнять право на общение, пока нет заключения психолога о том, что «прошло состояние агрессивного поведения».

Анжелика не видит смысла в курсах, потому что слишком травмирована тем, что потеряла возможность видеть, как подрастает ее сын. Еще в 2015 году социальная служба отказала Анжелике место в оплачиваемой государством программе для предотвращения насильственного поведения, так как «это может быть использовано в дальнейшем судопроизводстве». Но ведь именно для затребованного судом изменения поведения и предназначены эти курсы. Вместо этого социальная служба оплатила консультации психолога, но та не согласилась писать заключение для суда.

Анжелика возобновила курс терапии, когда в рамках статуса безработного его оплачивало государство, но бросила после третьего визита, когда узнала, что и этот психолог не напишет заключение для суда. Когда она прошла повторную экспертизу по требованию социальной службы, был сделан вывод, что «разлука с ребенком нанесла психоэмоциональную травму, усилила тревогу и депрессию. Необходима помощь психотерапевта, так как доведена до границы отчаяния».

Весной 2018 года Анжелика подала в суд иск, чтобы можно было встречаться с сыном. Суд Курземского района просьбу не принял к рассмотрению, так как мать не предоставила доказательств об изменении обстоятельств. Спустя несколько месяцев она получила справку от сертифицированного врача – психиатра и подала прошение еще раз. Но и на этот раз судья Курземского районного суда Инга Кадеке просьбу не приняла, «так как недостатки не предотвращены полностью».

Долголетний юрист Центра Марта Юрис Дилба подчеркивает, что такая практика – оценивать доказательства еще до того, как вообще начато дело – необычна. «Суд может оставить иск без движения, если не приложен какой-либо документ, но здесь суд оценивал уже по существу», – говорит Дилба.

Судья Кадеке в электронном письме ответила Re:Baltica: «каждый случай индивидуален» и суд может оценивать, является ли иск обоснованным, если «родитель получил новые знания (например, по воспитанию детей) и социальные навыки (например, на консультации психолога, освоил навык разрешения конфликтных ситуаций, устранил причины насильственного поведения и т.д.) и представил доказательства, которые это подтверждают».

Второй случай. Андра

Андра**** родилась летом 2014 года. Незапланированная, нежданная – родители уже разводились. У каждого из них есть также еще и ребенок от предыдущих отношений.

С сотрудником Службы безопасности Сейма и президента страны Юрием (35), который в свободное время подрабатывал таксистом, Илона (35) познакомилась, когда из родного города Талси переехала в Ригу. Через три недели перебралась в его обшарпанный дом в Плявниеках как квартирантка. Через пять месяцев уже ждала ребенка.

Это и стало первой причиной серьезного насилия. Юрий потребовал аборта, а Илона после консультации с психологом кризисного центра поняла – не может и не хочет. В тот вечер она пила успокаивающий чай. Юрий в полночь вернулся с дежурства с готовым планом – если не аборт, то Илона родит ребенка и отдаст на воспитание его матери, которая живет неподалеку. «Если ты так говоришь, пока маленький еще у меня в животе, я сяду на корабль, на самолет – все равно куда, и уеду в неизвестном направлении. Тогда ты и его не увидишь», – в гневе заявила Илона.

Следующее, что она помнит, это горячий чай на лице и ошеломляющий удар по голове.

«Вижу: кровь во все стороны, брызгами! Мне становится плохо, говорю – вызывай «скорую»! Он – не буду, работу потеряю», – вспоминает Илона. В конце концов, Юрий сам отвез Илону в больницу, где рану размерoм 5 см зашили. Об этом свидетельствует выписка из больницы, убедилась Re:Baltica. В свою очередь Юрий Re:Baltica рассказывает, что чай в лицо не плескал, чашку толкнул нечаянно и отвез Илону в больницу, потому что хотел помочь.

В полицию Илона не заявляла, так как Юрий просил прощения и божился, что такого больше не повториться.

Но насилие продолжалось. За непослушание Юрий иногда одевал Илоне смирительную рубашку. Ее принесла его мать и в первый раз поучала, как затянуть крепления. Илона позже рубашку отдала сестре, а та ее сожгла (это Re:Baltica подтвердила и сестра Зане). Юрий опровергает существование смирительной рубашки: «Может она думает про банный халат? Один раз ей одел и связал руки, потому что у нее начался приступ паники».

Илона рассказывает, что за ней все время «присматривала» мать гражданского мужа. Телефон и ключи от машины у нее отняли. Она с Андрой и несовершеннолетним сыном от предыдущих отношений убежала в кризисный центр. После мольбы, что все изменится, вернулась обратно, согласилась на семейную терапию, опять «оторвалась», писала заявление в полицию, которое в страхе, что у нее отберут дочь, отозвала.

После очередного приступа ревности Юрия Илона убежала в Талси, но затем начала подрабатывать круглосуточным шофером такси и регулярно оставаться в его доме в Риге. Иногда брала с собой и дочку, к чему призывал и сиротский суд Талси – ребенку нужны оба родителя.

Точку этим поездкам поставила октябрьская ночь 2016 года. Юрий, прочитав в ее телефоне переписку с другом молодости, в гневе за волосы вытащил женщину из кровати и бил по голове. От шума проснулась спящая в кровати двухлетняя Андра и начала плакать. Юрий на какой-то момент отпустил Илону, чтобы та успокоила дочь. Затем избиение продолжалось на первом этаже, подальше от глаз ребенка, рассказывает Илона. Илона написала о случившемся заявление в полицию, которая в апреле 2017 года назначила Юрию штраф на сумму 430 евро за нанесения незначительных телесных повреждений. Юрий Re:Baltica отрицает, что бил Илону и не знает, откуда «взялся тот один синяк». Присужденный штраф он, по собственным словам, не оспорил, так как думал, что это затянет судебное разбирательство о правах встречи с дочкой.

Судья на стороне отца

Илона в суде добилась запрета Юрию приближаться к ней и к детям. Тогда Илона потребовала отдать дочку под ее опеку и через суд взыскала с Юрия алименты. Юрий их не платил, использовал для шантажа – если не приедешь в гости, денег не получишь.

Юрий начал курс, но не закончил, и за два года так и не встретился с дочкой, потому что психолог ребенка считала, что девочку это будет травмировать.  Фото: Рейнис Хофманис

Суд Талси удовлетворил иск Илоны и утвердил ее опекуном дочки, но разрешил и Юрию встречаться с дочерью в присутствии психолога кризисного центра. В мировом соглашении отец обязался в течение года пройти консультацию психолога, чтобы освободиться от склонности к насилию и освоить курс эмоционального воспитания ребенка.

Юрий начал курс, но не закончил, и за два года так и не встретился с дочкой, потому что психолог ребенка считала, что девочку это будет травмировать. «Я всегда говорила: не буду запрещать встречаться, но пусть он пройдет какие-нибудь курсы. Мне страшно за дочку», – говорит Илона.

Конфликт затих, пока в апреле 2018 года Илона в отчаянии не обратилась к передаче ЛТВ «Панорама». Юрий алименты платил нерегулярно, a ей все время надо было подавать все новые и новые документы, объясняться. «Я чувствовала себя, как голубь, который залетел на чердак, и не может выбраться наружу. Везде все как об стену. Мне все надо доказывать, а ему ничего». После сюжета она получила любезный звонок от Фонда гарантий средств на содержание с объяснением, как поступить в ее ситуации. «Все оказалось проще, но почему мне до этого никто этого не рассказал?»

Юрий считает, что звонок Илоны телевидению был местью, потому что он в то время проходил проверку для допуска к государственной тайне. После сюжета он оставил работу в Национальных вооруженных силах.

Но теперь Юрий настаивал на встрече с дочкой, которую не видел уже два года. Илона обратилась в суд, на этот раз, прося отнять у Юрия права на общение. Юрий три раза без объяснений не явился на заседание суда. В конце концов, на судебном заседании он стал отрицать обвинения в насилии – Илона якобы все выдумала, потому что она психически неуравновешенная. Re:Baltica он утверждает, будто Илона работает проституткой – поэтому и запрещает общаться с дочкой, чтобы она не рассказала правду. Правда, доказательств о занятиях проституцией у него нет.

Суд Илона проиграла. Аудиозаписи судебных слушаний показывают, что судья Винета Павловска твердо выступает за то, что ребенку нужен отец, независимо от обстоятельств.

Уже в начале судебного разбирательства судья обязывает организовывать через Skype разговоры между отцом и ребенком. Вскоре после этого Андра становится агрессивной, мочится в кроватку, начинает грызть ногти. После осмотра девочки клинический психолог Иева Фреймуте делает вывод, что «телефонные разговоры с отцом были для ребенка психологически травмирующими», и отмечает, что общение недопустимо, пока отец «не получит психологическую помощь как лицо, применявшее насилие».

Еще до разговоров по Skype девочку дома посещала представительница сиротского суда Валда Штрауса, которая в суде рассказывает: «Когда начала задавать вопросы о папе, девочка замерла, начала дрожать и отвечала оборванными предложениями. Она сказала: папа маму не любит, он маму бьет». Штрауса отметила, что четырехлетнего ребенка невозможно научить такой телесной реакции.

Но судья сомневается, что такой маленький ребенок может вспомнить, что отец бил мать (на момент избиения Илоны Андре было два года, но судья говорит о возрасте в полтора года). «Вам самой как матери не следовало бы начать спокойно воспринимать имя отца, узнавать отца по внешнему виду и как-то решать эту ненормальную ситуацию, когда ребенок не знает своего отца два года? Вам надо над собой работать», – указывает Илоне судья.

В решении судья делает вывод, что Илона эмоциональна, потому что сама на заседании подтвердила, что «в отдельных случаях «взрывается»». Ссылается и на заключение клинического психолога Инты Поуджиунас, у которой Илона прошла несколько курсов терапии, о том, что у матери «неадекватно сильная эмоциональная реакция на ситуации, которые вызывают в памяти травматзирующие события».

По поводу эпизода с избиением Илоны октябрьской ночью 2016 года судья отметила, что конфликт, после того как проснулась дочка, продолжался на первом этаже – значит ребенок этого не видел. Факт, что Юрий побои прекратил, когда проснулась дочка, и отпустил Илону ее успокоить, суд считает доказательством того, что Юрий заботится о ребенке. Сиротскому суду и психологу судья не верит – возможно, девочка повторяет заученную фразу.

«Как они себе представляют встречу с ребенком в присутствии третьего лица, если Андра без меня не остается ни с одним чужим человеком? Для него это будет одна встреча в месяц на пару часов, где он будет хорошим, а мне потом надо будет собирать ее приступы истерики». Фото: Рейнис Хофманис

Судья отмечает, что Юрий посетил четыре занятия по эмоциональному воспитанию ребенка, а также два раза был у клинического психолога, чтобы была оценена его личность. Заключение он суду не представил, однако судья это не посчитала препятствием для рассмотрения дела, «так как независимо от характера личности ответчика, он является отцом ребенка».

В результате судья Павловска обязывает Илону раз в месяц приводить ребенка на встречу с отцом в кризисном центре Талси. «Суд четко встал на сторону отца. А тот затягивает разбирательство, не приносит ни одной справки о том, что изменил свое поведение, в то время как мне надо было доказывать, что я ходила на терапию и ребенку надо пить таблетки после разговоров по Skype. Как они себе представляют встречу с ребенком в присутствии третьего лица, если Андра без меня не остается ни с одним чужим человеком? Для него это будет одна встреча в месяц на пару часов, где он будет хорошим, а мне потом надо будет собирать ее приступы истерики», – волнуется Илона, которая в страхе за ребенка обжаловала решение суда.

Выводы

Общее в обоих случаях одно – при разводе родителей ребенок стал заложником. Но остальные элементы отличаются.

В первом случае матери запрещают встречаться с сыном, пока она не пройдет курс по воспитанию детей или предотвращению агрессии и не докажет, что является адекватной после четырех лет разлуки, а в Талси разрешают встречи ребенка с отцом, который применял насилие и не прошел курс терапии.

Специалисты, работающие с пострадавшими от насилия, у которых брала интервью Re:Baltica, считают – такие курсы сами по себе человека особенно не изменят, если он это делает в принудительном порядке. Опыт Центра Марта свидетельствует, что предназначенные для насильников курсы сложно заполнить, так как агрессоры отрицают свою проблему. В основном их посещают мамы, хотя статистика показывает, что физическое отстранение в семьях в большинстве принималось против мужчин.


В первом случае то, что ребенок говорит фразами взрослого, ни у кого не вызывает вопросов, а в Талси это служит причиной для того, чтобы поставить под сомнение правдивость слов ребенка.

В обоих случаях возникает разное понимание того, что же является насилием. В первом случае мать считает, что дергание за уши не является физическим насилием, но в наказание теряет право на общение с ребенком. В то же время в Талси судья считает, что ребенку нужен отец, поэтому упрекает перенесшую побои и удушение мать в том, что она не создает у ребенка позитивное отношение к отцу.

* Имена детей и одной семьи изменены
** Название города не упоминается намеренно, чтобы не выдать личности
участников случившегося.

*** Оригинальная орфография и пунктуация сохранены
****Имя ребенка изменено

#НасилиеВcемье. Полезная информация, как распознать насилие и где искать помощь.

 |Читай все статьи|

Илута Лаце, Центр Марта

Илута Лаце, Центр Марта

Прочитав статью, ясно, что решения институций зачастую принимаются под влиянием половых стереотипов. То есть, похоже, как в своем исследовании констатировала одна журналистка из Швеции – даже если убийца, отец есть отец и он может воспитывать ребенка. По отношению к женщине – даже самый маленький проступок трактуется как «плохая мама». И затем несоразмерные наказания – мужчина может не платить алименты и требовать встречи с ребенком, и это воспринимается как норма во многих судах Латвии. В свою очередь у женщины, которая по существу заботится о ребенке и которая повторно высмеяна в самом широком смысле, отнимают права на опекунство и назначают ей наказание, какое не получают мужчины, которые даже сексуально использовали детей в Латвии. В Латвии нет единого понимания о насилии в семье, о насилии по отношению к женщине и о том, что, в сущности, является лучшими интересами ребенка.


Илзе Целминя,, удья Рижского окружного суда, участвовала в разработке поправок к разделу Семейных прав Гражданского закона

Илзе Целминя, судья Рижского окружного суда

Не могу комментировать конкретные дела. Беря во внимание личный характер и то, что они не бывают даже похожи одно на другое, в делах о детях нельзя законом установить стандарт доказательств. Распознать насилие – не простое задание. Втягивание в сложные, длительные процессы – одно из тех действий, которые по отношению к жертве могут предпринимать лица, склонные к насилию. Именно насильник и во время вызова полиции и во время судебного процесса может себя лучше преподнести. Нередко это приятные, умеющие очаровывать персоны, с которыми легко общаться. Жертва напротив – нервозна, с недоверием относится к каждому вопросу, ее реакция на допрос в суде может быть непрогнозируемой. Обязанность суда – выяснить и брать во внимание мнение ребенка, рассматривая споры, которые затрагивают его интересы. В законе не определен возраст, это зависит от зрелости ребенка. В Латвии эту обязанность обычно исполняют сиротские суды и психологи. В свою очередь, у суда есть обязанность принимать решение, беря во внимание лучшие интересы ребенка. Если в семье было насилие, суд должен оценивать доказательства и то, являются ли права насильника на встречу с ребенком в конкретной ситуации более важными, чем соображения о здоровье и безопасности ребенка. В Латвии в гражданских процессах ребенок информацию о своей дальнейшей жизни главным образом получает от родителей. К сожалению, родители зачастую в спорах забывают, что ребенку как незрелой личности полагается большая защита, чем им самим.

 


НЕЗАВИСИМОЙ ЖУРНАЛИСТИКЕ ТРЕБУЕТСЯ НЕЗАВИСИМОЕ ФИНАНСИРОВАНИЕ
Если вам нравится наша работа, поддержать нас!
LV38RIKO0001060112712

Автор: Инга Сприньге, Re:Baltica
Редактор: Санита Йемберга, Re:Baltica
Графика и техническая поддержка: Мадара Эйхе
Фото и видео: Рейнис Хофманис, Янис Вецбралис, Изабелле Нордфйелл
Рисунки: Райвис Вилунс
Режиссура короткометражного фильма: Адриана Розе
Монтаж историй: Янис Орбиданс
Перевод на русский: Яра Сизова
В создании серии участвовала Лиене Бариса – Сермуле, Re:Baltica
Продюсер серии на ЛТВ: Дагния Неймане, журналисты – Занда Озола-Балоде и Вита Анстрате